Хорал [litres] - Кент Харуф

– О? – откликнулся он. – И где ж ты найдешь нового повара в этом вшивом городишке?

– Там же, где и последнего, – ответила Джанин и рассмеялась, довольная.

Снова ущипнула девушку.

– Ты только взгляни на него, – сказала она. – Помнит, что я ему тогда сказала!

Айк и Бобби

Когда они подошли к подъездной дорожке своего дома, пикапа там не было. Они его и не ждали, но порой отец приезжал домой рано. Они поднялись на крыльцо, вошли в дом. В столовой остановились перед столом и запрокинули лица к потолку, прислушиваясь.

– Она еще в постели, – сказал Бобби.

– Может, спускалась и снова легла, – предположил Айк.

– А может, и нет.

– Она тебя услышит, – сказал Айк.

– Она меня не услышит. Она ничего не услышит отсюда. Она спит.

– Ты этого не знаешь. Может, не спит.

– Тогда почему она не спускается? – спросил Бобби.

– Может, она уже спускалась. Может, она вернулась наверх. Ей же нужно иногда есть.

Вместе они смотрели на потолок, будто могли разглядеть сквозь него темную гостевую комнату с задернутыми днем и ночью шторами, не впускавшими свет и весь остальной мир, будто могли увидеть ее, как и прежде, неподвижно лежавшую в постели, одинокую и погруженную в печальные мысли.

– Ей нужно поесть с нами, – сказал Бобби. – Если она голодна, она может поесть с нами, если спустится.

Они вошли в кухню, налили молока в стаканы, достали покупное глазированное печенье из шкафа и принялись есть, молча стоя бок о бок у стола, жевали тихо, сосредоточенно, а закончив с печеньем, допили молоко, поставили стаканы в раковину и снова вышли во двор.

Прошли по дорожке к загону, открыли деревянные ворота и вошли внутрь. Возле конюшни две лошади, Элко и Эстер, рыжий конь и темно-гнедая кобыла, дремали стоя, греясь под теплым солнцем. Услыхав, что мальчики вошли в загон, они вскинули головы и настороженно взглянули на ребят.

– Сюда, – окликнул их Айк. – В конюшню.

Лошади бочком попятились от них. Мальчики разбежались, чтобы их направить.

– Ну же, – сказал Айк. – Нет, так не пойдет.

Он побежал вперед.

Лошади перешли на быструю рысь, тряся головами, промчались мимо мальчиков, вдоль забора и прочь от конюшни, пересекли загон и встали у задних ворот, развернувшись и поглядывая на ребят с большим интересом. Мальчики остановились у конюшни.

– Я схожу за ними, – сказал Айк.

– Хочешь, чтобы я теперь за ними сходил?

– Нет. Я схожу.

Бобби ждал возле распахнутых дверей в конюшню. Айк развернул к нему лошадей, и те снова припустили рысью, высоко задрав головы, они следили за мальчиком, стоявшим перед ними в пыльном загоне, широко расставив ноги. Затем он принялся размахивать руками и кричать.

– Эй! Эй!

Он казался очень маленьким на открытой площадке загона. Но в последний миг обе лошади резко повернули и перемахнули через высокий порог в конюшню, одна за другой, и тут же разошлись по стойлам. Мальчики прошли за ними.

Внутри было темно и прохладно, пахло сеном и навозом. Лошади топтались в стойлах, пыхтели в пустые угловые кормушки. Мальчики насыпали туда овса, почистили и оседлали лошадей, пока те ели. Затем надели на них уздечки, взобрались в седла и поехали вдоль железной дороги на запад от города.

Виктория Рубидо

Вечером, когда девушка вышла из кафе, еще не было холодно. Но было свежо, и в душе рождалось осеннее предчувствие одиночества. Что-то невыразимое витало в воздухе.

Она направилась прочь от центра города, пересекла железнодорожный переезд и двинулась к дому в сгущавшихся сумерках. Большие фонари уже зажглись на перекрестках, их голубой свет проливался лужицами на мощеные тротуары, на крыльцах домов над закрытыми дверями тоже загорелись лампы. Девушка свернула на узкую улочку, прошла мимо низких домишек и приблизилась к своему. Он казался неестественно темным и тихим.

Она дернула дверь, но та была заперта.

– Мама? – позвала она. Постучала разок. – Мама?

Она встала на цыпочки и заглянула внутрь в узкое окошко в двери. В задней части дома горел тусклый свет. Единственная лампочка без плафона в закутке между двумя спальнями.

– Мама. Впусти же меня. Ты меня слышишь?

Она схватилась за ручку двери, тянула ее на себя, поворачивала, стучала в окно, отчего маленькое толстое стекло в нем дребезжало, но дверь не открывалась. Потом и тусклый свет в закутке погас.

– Мама. Не надо. Прошу.

Она прижалась к двери.

– Что ты делаешь? Прости меня, мама. Пожалуйста. Ты меня не слышишь?

Она подергала дверь. Приникла к ней головой. Дерево было холодным, твердым, и девушка ощутила усталость, разом накатившую на нее. К ней подкрадывалась паника.

– Мама. Не делай этого.

Она оглянулась. Дома и голые деревья. Прислонившись спиной к холодным доскам фасада, она сползла вниз, на пол крыльца. Казалось, она растворялась, уплывала прочь, блуждала в горестном оцепенении, не в силах поверить в происходившее. Всхлипнула. Окинула взглядом безмолвные деревья и темную улицу, дома напротив, где люди осмысленно двигались в ярко освещенных окнах, снова посмотрела на кроны деревьев, качнувшиеся от легкого ветра. Она сидела, пялясь в пустоту, не двигаясь.

Позже она вышла из этого состояния.

– Ладно, мама, – сказала она. – Тебе не стоит беспокоиться. Я ушла.

По улице медленно проехал автомобиль. Люди в машине глазели на нее, мужчина и женщина повернули в ее сторону головы.

Она сошла с крыльца, потуже запахнула легкую джинсовку на девичьей груди, на тонкой талии и побрела прочь от дома назад в город.

Теперь уже было совсем темно и зябко. Улицы почти пустовали. С заднего двора какого-то дома с громким лаем к ней выбежал пес, и она протянула к нему руку. Пес попятился и снова загавкал, его челюсть открывалась и закрывалась, как у заводного.

– Вот, – сказала она.

Он с опаской приблизился и обнюхал ее ладонь, но, едва она шевельнулась, снова принялся лаять. В доме позади него зажегся свет. В дверях появился мужчина и закричал:

– Черт возьми, а ну иди сюда!

И пес развернулся и потрусил к дому, остановился, погавкал еще и забежал внутрь.

Она шла дальше. Снова пересекла железнодорожные пути. Впереди на Второй улице светофор сменил цвет с красного на зеленый, потом на желтый, несмотря на поздний час, мерцал над черной, почти пустой мостовой. Она миновала темные магазины, заглянула в окна кафе: там было тихо, столики стояли ровными рядами, а знак «Пепси» на задней стене освещал аккуратные стопки чистых стаканов, выставленных на прилавке. Она направилась вверх по Мэйн-стрит к шоссе, пересекла его,